Древнерусский автор упоминает двадцать семь ("тридевять") сестриц-берегинь: им, наряду с реками, камнями и источниками, люди молились и приносили жертвы. Это божества более низкого уровня, весьма далекого от языческого пантеона.

Само название этих женских существ, принадлежащих к миру мифологии, соотносят с глаголом "оберегать", а также с берегом (реки, озера) - границей. Есть некоторые основания сопоставлять восточнославянских берегинь с южнославянскими вилами -прекрасной внешности девами, "хозяйками" воды и леса: они обладали чудодейственными возможностями как помогать, так и вредить людям. Древние земледельцы, обращая молитвы к берегиням, ожидали от них благодатных дождей на свои нивы, хотя возможности безымянных берегинь, конечно, не сравнимы со славянскими "олимпийцами".

Домовой

В этимологических словарях славянских языков к этому слову даны два основных, связанных между собою значения:

1) "О дому, семье, хозяйству";
2) "Сенное сущестли злой дух, якобы живущий в доме и охраняющий его".

Домового в народной среде называли и по-другому: домовник, дедушка, старик, постень, лизун, суседко.

Наши предки не могли представить себе дома (то есть жилища, семьи, имения, хозяйства, имущества) без чудесного покровителя. У каждого жилища был свой домовой. Каждый домовой жил сам по себе: домовые-соседи не дружили, а нередко враждовали. Внешность домового описывали по-разному. Чаще всего он изображался глубоким стариком с седой бородой. На его добродушном лице выделялись фосфорическим блеском глаза. Говорят, обычно домовой похож на хозяина дома, "словно вылитый", и даже носит хозяйскую одежду и перенимает хозяйские привычки. При всем том кое-какие признаки необыкновенности проглядывают в облике домового вполне отчетливо: отчасти это заметно по одежде (домовой предпочитает длинную белую рубаху, иногда - красную рубашку), но главное - тело его, даже ладони и подошвы покрыты мягкой шерстью, он весь ею зарос, у него длинные торчащие уши (либо одно ухо отсутствует).

Самое же необычайное - это способность домового менять облик: принимать вид кошки, собаки, зайца, медведя с человеческой головой, превращаться в ворох сена или мешок с хлебом. Домовой всегда живет в доме, его присутствие сказывается во всем, но он невидим. Считалось, что глядеть на него ни в коем случае нельзя - можно ослепнуть или вовсе умереть. Впрочем, в иные дни домового увидеть было можно, но для этого приходилось прибегать к особым ухищрениям: например, в пасхальную ночь надеть на себя хомут, или положить борону зубьями вниз, или спрятаться в конюшне...

Обитатели дома хоть и не видят "хозяина", но постоянно слышат ночами то тихий плач, то глухие стоны, слышат, как домовой расхаживает по дому, топает, стучит, хлопает дверьми, гремит утварью, заводит какую-то возню... По утрам можно обнаружить следы его ночных забав: мебель передвинута, вещи сброшены на пол, посуда с остатками ужина переставлена на другое место... Семья, перебираясь в новый дом, должна была взять с собою и своего домового. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы в новом жилище оказался другой "хозяин", ибо от него, кроме беды, ничего ждать не приходилось. Чтобы предохранить себя от "чужого", над воротами втыкали ветку чертополоха. Хозяева, покидая прежний дом, кланялись на четыре утла и приговаривали: "Хозяйнушко-господин, пойдем в новый дом, на богатый двор, на житье-бытье, на богатство". Приглашали и семью домового на новое место: "Домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу - как умею попрошу".

Некоторые поступали иначе: домового завязывали в мешок и таким образом переносили в новый дом. Но, пожалуй, один из самых древних обрядов, бросающий свет на исконное значение домового, вот какой: старшая из женщин в семье последний раз топила печь в старом доме, выгребала жар и, дождавшись полдня (по солнцу), накладывала в чистый горшок горячих углей, покрывала его скатертью, распахивала двери дома и, обратившись лицом к заднему углу избы, говорила: "Милости просим, дедушка, к нам на новое житье". Затем женщина с горшком углей в руках шла на новый двор, где у растворенных ворот хозяин с хозяйкой встречали дедушку домового с хлебомсолью и со словами "милости просим...". В избе женщина ставила горшок на загнетку (место в предпечье, куда сгребают жар) и трясла скатерть в каждом углу избы, как будто выпуская домового. Затем принесенные угли высыпали в печурку, горшок же разбивали и обломки его закапывали ночью под передний угол нового дома.

Таков был обряд древнего языческого освящения дома, призванный обеспечить не просто благополучие его, но и продолжение добрых семейных традиций. Ведь воплощением благополучия семьи и залогом сохранения родовых традиций издавна выступает домашний очаг. Древние люди когда-то поклонялись непосредственно огню, но со временем символом его стал печной огонь, а домовой - незримый хозяин и сберегатель очага. Кроме того, на домового перешли отчасти представления о родовых предках, и он стал восприниматься как далекий родоначальник семьи, "дедушка" не только по возрасту, но и по родству.

В идеале домовой - это патриарх рода, хозяин дома, верховный распорядитель в нем. Он замечает каждую мелочь, без устали хлопочет по дому, заботится о порядке и помогает его обитателям.

Постоянное место домового - на печи или под печью (его и называют иногда "подпечником"), а также в чулане, в клети, в подполье, на чердаке. Днем он не дает о себе знать и выходит лишь ночью.

Превыше всего домовой ценит согласие и лад в семье; он любит хозяев, которые рачительно относятся к своему добру, держат двор в порядке и чистоте. Таким домохозяевам он всегда готов помочь: задаст скотине корм и пригонит ее во двор, почистит лошадей, подправит что надо в хозяйстве, просушит хлеб в амбаре. С ним держат совет при совершении важных хозяйственных дел. Когда хозяин приводит вновь купленную лошадь или корову, он должен раскланяться во все четыре угла конюшни или хлева и произнести слова вроде следующих: "Хозяинушко! Вот тебе скотинка! Люби ее да жалуй, пои, корми, рукавичкой гладь, на меня не надейся". Домовой обычно предупреждал хозяев о грозящей беде, приближающемся несчастье, выл за печкой, ревел в хлеву, щипал домочадцев, нагонял ветер и прочее.

Но горе дому, чем-либо провинившемуся перед "дедушкой". Из доброго покровителя он немедленно превращается в лихого гонителя, и все идет в доме навыворот: скот худеет и чахнет, люди начинают болеть, беда сваливается одна за другой. Домовой начинает гонять по ночам лошадей, доводя их до изнеможения, путает скотину. Он наваливается на спящих, щекочет их.

По крайней мере раз в году домовой делался "лихим" по неизвестным людям причинам: начинал беситься и способен был натворить много худого. Некоторые объясняли такое поведение тем, что у домового спадает старая шкура. Успокаивали "дедушку" с помощью специальных колдовских действий. По древнему обычаю, приглашенный колдун в полночь резал петуха, брызгал кровью на веник и выметал все углы в доме и во дворе. Кроме того, устраивали молебен и окропляли святой водой углы избы - ритуал, привнесенный позднее христианством.

Обитатели дома должны постоянно оказывать домовому знаки почтения и проявлять о нем заботу. Для него выставляют еду где-нибудь на чердаке, в подполье, в печной трубе. В праздник домовых, на Кудесы (10 февраля), хозяйка оставляла домовому праздничный гостинец.

Хлевник

Власть домового распространялась на весь крестьянский двор со множеством хозяйственных построек. Но часть его обязанностей за пределами собственно жилого дома исполняли специальные духи. Один из них - хлевник. Говорили, что он "на одно лицо" с домовым, у него те же привычки и тот же характер. В дом хлевник не вхож, и летом и зимой обитает он в заднем углу хлева (либо на верхней балке, на курином шестке). Главная его забота - лошади и коровы. С овцами хлевник имеет дело редко, а с козами, свиньями - и вовсе никогда. Хлевник сопровождает скотину в поле, чистит и холит ее, заплетает лошадям гривы и хвосты, поит их, вообще - не дает в обиду. Но он же может быть и виновником всех бед, сваливающихся на скотину: вдруг вздумает гонять лошадь по конюшне, отчего она худеет и слабеет; может лишить корову молока.

Чтобы избавиться от козней хлевника, вешали над входом в конюшню чучело сороки, сплетали особый кнут из конопли с несколькими узлами, в новолуние ставили перед воротами хлева жаровню с осиновыми углями и заставляли скотину переступать через горячую жаровню. При этом произносили заклинания, в которых просили святого Юрия отогнать хлевника в лес. Возможно, что Юрий здесь играл роль древнерусского бога Волоса, покровителя скота.

Овинник

В комплексе крестьянских хозяйственных построек был овин: он предназначался для сушки хлебных колосьев в снопах. К овину примыкало гумно, где снопы хранили и после сушки молотили.

Центральное место в овине занимала большая печь. Она стояла в яме или на уровне земли, а над нею закреплялось садило для снопов. Огонь в печи овина не просто просушивал зерно для молотьбы. По понятиям земледельца, он обладал еще и таинственной силой, с ним надо было обращаться как с одушевленным существом. Овин с его огнем - место не простое, наделенное чудесными свойствами. Он имел и отдельного, своего хозяина - овинника (у белорусов - евника). Хотя в письменных древнерусских источниках он не упоминается, нет сомнений, что восточные славяне знали и поклонялись овиннику. Считалось, что овинник живет на печи или под печью, в том месте, где разводили огонь, на сушильных жердях, под садилом. Он почти не покидает овин, разве только ночами выходит на гумно, подметает ток, даже сам молотит и веет зерно.

Овинник - существо демоническое: весь черный, лохматый, выглядит стариком; его и зовут иногда дедушкой. Глаза его горят как угли. Рассказывали также, что он бывает похож на огромного кота, способен принимать вид медведя или барана.

Дел у овинника было много. Он следил, чтобы снопы клали в порядке; строго наблюдал за тем, чтобы овин протапливали когда полагается, в срок; не позволял топить в так называемые именинные дни (овин должен время от времени отдыхать); не разрешал сушить снопы при сильном ветре, оберегая овин от пожаров. Овинник, подобно домовому, - домашний дух, он печется о хозяйском благополучии, защищает свой участок от бед и от всякой нечисти. Но непримирим к проступкам или ошибкам хозяев, может жестоко наказать их - вовсе сжечь овин, а то и затащить виноватого в печь.

Естественно, что овинника боялись и различными способами старались завоевать его расположение. Пользоваться овином начинали только после умилостивительных обрядов и жертвоприношений: на пороге овина отрубали голову петуху и кровью кропили все углы; один сноп бросали в огонь - в дар "овинному духу", угощали его "замолотной" кашей. Заканчивая работы по просушке, один сноп оставляли для овинника, клали для него в остывающую печь блины. Обращались к нему почтительно, с благодарственными словами, вроде: "Спасибо, батюшка овинник, послужил ты нынешней осенью верой и правдой". На Кузьму и Демьяна овинника поздравляли и угощали.

На овинника гадали. По данным XIX века известно, например, что девушки в канун Нового года приходили к овину гадать о своей судьбе, они просовывали руку в окно сушила, спрашивали: "Овинник-родимчик, суждено, что ли, мне в нынешнем году замуж идти?" Если овинник гладил девушку голой рукой, это значило, что суженый - бедняк, если мохнатой рукой - богатый, если вовсе не тронет - придется сидеть в девках. Овинник мог быть и "хозяином" гумна, но наряду с ним, по славянским верованиям, существовал и специальный "дух" - гуменник. Он следил за порядком на гумне, подметал ток, насылал сквозняки, нужные для веяния зерна, наблюдал за тем, чтобы провеваемое зерно хорошо отделялось от мякины.

Русалки

Русалки относятся к существам низшего мифологического уровня. По одному из описаний XIX века, это молодые женщины и девушки, они "ходят голые, без обуви и без покрова на голове. Тело у них белое как снег; лицо светлое, как восходящая луна; волосы красновато-светлые и длинными локонами расстилаются по плечам. Они легки, как пух, быстро перебегают от дерева к дереву, перескакивают с ветви на ветвь и, качаясь на ветвях, чистым и нежным голосом зовут подруг: "Кума, кума! Приходи!"" По другим описаниям, они "необыкновенные красавицы и вечно юные". Но их иногда изображают также безобразными старухами, немолодыми косматы-ми женщинами, черными, обросшими, кудлатыми, подобными ведьмам. Вот еще описание: "Русалки прелестны собой, они бледны, но черты лица восхитительны, стан волшебный, косы ниже колен."

На Троицын день они выходят в лес, там целую неделю качаются по ветвям дерев, поют, играют, бегают по берегам рек и озер, катаются по росистой траве... бегают во ржи, хлопают в ладоши, хохочут", вьют венки и украшают себя ими. По ночам они сидят на прибрежных камнях, расчесывая гребнем свои тяжелые от воды волосы. Рассказывают в народе о зеленых волосах, подобных густым водорослям. Русалки могут быть одеты в белые рубахи без пояса. У них холодные руки и синие лица. В некоторых описаниях русалок усиливаются их фантастические черты: они изображаются с рыбьими хвостами или с перепонками между пальцами, иногда имеют облик почти прозрачных девочек, иногда выступают в виде белок, крыс, лягушек, которые появляются перед женщинами, моющими белье; своим пением они способны заманивать слушающих их; там, где русалки ведут свои хороводы, вырастает густая и сочная трава.

В народной среде преобладало мнение, что русалки обитают в воде, они - речные женские духи. Всю зиму и часть весны - до Троицы - они живут в воде, затем на несколько дней выходят на сушу и в последний день так называемой Русальной недели опять возвращаются в воду. Во время выхода они собираются на ржаном или конопляном поле, на межах, в лесу, на берегах, у колодцев. В Полесье верили, что русалки приурочивают выход на землю ко времени цветения и созревания ржи: "Покуль жито цветет, русалки в жите ходят" (это сближало русалок с полудницами). Они стерегут поле, "чтоб никто Колосов не сломал, росы не стряс". Могут и наслать бурю, ливень, град. В некоторых местах их называют также купалками и водяницами (то есть женами водяных).

Местом постоянного обитания русалок считались наряду с водой также лес и поле. Можно даже говорить о двух видах русалок - водяных и лесных. Кое-где их называли лешихами или лешачихами - то есть женами леших. В некоторых местностях России считалось, что царство русалок находилось в коноплях.

Множество толков ходило в народе по поводу русалок и их взаимоотношений с людьми. Преобладала убежденность во вредоносной, злой природе русалок - кое-где их даже звали чертовками или шутовками, то есть женами чертей. Они преследуют всех, кто нарушает правила бытового и ритуального поведения во время Русальной недели: кто рисковал купаться до начала Русальной недели или же в полдень любого дня, того могли затащить на глубину реки. У тех, кто в праздник работал, могли передавить всю скотину.

Русалки разжигали на берегах костры, привлекая путников, чтобы сбросить их в воду. Любимое занятие русалок - качаться на ветвях и зазывать прохожих ("Человек, человек! Приходи колыхаться!"): того, кто соблазнится их красотой и подойдет, они начинают щекотать и способны защекотать до смерти. По данным первой половины XIX века, русалки "девок и молодых женщин не любят и, когда увидят какую в лесу, нападают на нее, срывают одежду и ветвями прогоняют из леса. Но мужчин с хохотом окружают, рвут одежды, потом хватают под мышки, щекотанием приводят их в хохот и щекотят до тех пор, пока они не падают в обморок". После таких проявлений любви пострадавшего, едва живого, приносили домой и укладывали в постель. Русалки обычно набрасывались на свою жертву со спины, потому что спереди человека защищал крест. Известны песни о своеобразном способе преследования русалками своих жертв. В них русалки загадывают девушкам три загадки:

"Как угадаешь - до отца пущу. Не угадаешь - до себя возьму ". Если девушка не могла отгадать, русалка щекотала ее (еще одно из названий русалок - лоскотухи, то есть щекочущие). Русалки забавлялись тем, что спутывали у рыбаков сети, портили у мельников жернова и плотины. У заснувших без молитвы женщин русалки похищали холсты и полотна, пряжу. Исследователи обращают внимание на то, что в разных регионах характеристики русалок не совпадали и даже различались довольно существенным образом: украинские мавки, или навки, отличались мягкостью нрава, веселостью и красотой, в то время как севернорусские были малопривлекательны, злы и мстительны. Русалкам посвящалась так называемая Русальная неделя (ее называли еще русалкиным заговеньем), явно языческий праздник. Он шел сразу за Троицей. В конце Русальной недели совершался обряд проводов или изгнания русалок. Лучше всего он сохранился у белорусов.

Русалку изображала девушка: ей распускали волосы, надевали на голову венок, оставляли в одной рубашке и с песнями вели в поле, здесь сталкивали в рожь и убегали с криком: "Бежим от русалки". Девушка-русалка делала вид, что гонится за ними. Иногда вместо девушки фигурировало чучело из соломы, его тащили по селу, потом бросали в жито. Венок сжигали. После всего говорили: "Мы русалку проводили, можно всюду смело ходить".

На юге России русалок изображали молодые мужчины. Они одевались в дерюгу, прятались во ржи и пугали женщин, хлопая кнутом. Те с криком: "Русалочки! Русалочки!" убегали, а мужчины-"русалки" догоняли их и норовили ударить кнутом. Во время праздника девушки тайком ходили в лес, бросали русалкам венки, чтобы те добыли им суженых. Может показаться странным, но в ряде мест России в роли русалки выступал конь: его изготовляли из дерева с глиняной головой или из соломы. Коня вели с плясками и песнями, затем валили на землю и растаскивали по частям. Соломенного коня топили в воде.

Почему же конь участвовал в обряде? По древним поверьям, конь издавна был связан с культом воды, этой главной обители русалок. В то же время устойчивый мотив - проводы в жито - заставляет видеть связь русалок с аграрным культом, с обеспечением плодородия полей.

Многочисленные наблюдения этнографов в XVIII-XX веках показывают, что само название "русалка" не было универсальным у всех восточных славян, во многих местах его не знали или употребляли наряду с другими именами. Возможно даже, что оно появилось сравнительно поздно. Поиски его истоков заставляют вспомнить о русалиях - древнем языческом празднике, известном не одним лишь восточным славянам, но и другим народам Европы. Само слово восходит к латинскому rosalia. Праздник посвящался женским существам - духам, добрым и злым. На Русь он пришел с Запада, уже в христианскую эпоху, под обобщенным именем. По времени праздник этот совпал с языческим славянским обрядом в честь женских водяных и полевых духов. Их-то со временем и стали звать русалками - по названию заимствованного праздника. В памятниках XIII-XIV веков о древнеславянских русалиях говорится как о "сборище идольских игр", во время которых творились "злые и скверные дела: ...плясание, бубны, сопели, гусли... игранья неподобные".

Есть основание думать, что и по внешнему облику, и по своим свойствам, и по отношению к людям, и, наконец, по происхождению древнеславянские женские водяные духи были подобны тем русалкам, которых сохранило народное предание в поздние времена. Согласно прочному общенародному поверью, русалками становились так называемые "заложные" женщины, девушки, девочки - то есть те, кто умерли скоропостижной ("прежде своего срока") или насильственной смертью: убитые и умершие от ран, утонувшие, замерзшие, погибшие от ударов молнии, самоубийцы, а также пропавшие без вести или проклятые родителями. В старину верили, что все, кого настигла "необычная" смерть, - это люди, так или иначе оказавшиеся во власти "нечистой силы" или связавшиеся с нею. Именно этим объяснялось превращение людей в демониц-русалок, переход их из мира "простых умерших" в мир "нечистых" духов, становившихся носителями вредоносной демонической силы.

Кикимора

Это вредоносное существо в женском облике принадлежит к низшей мифологической группе. Чаще всего кикимора предстает в виде безобразной, скрюченной старухи маленького роста. Одета она в лохмотья, без обуви, выглядит неряшливо. В некоторых описаниях подчеркиваются ее уродливые черты: голова с наперсток, туловище тоньше соломинки. Иногда же выглядит как обыкновенная женщина в обыкновенном наряде, с распущенными волосами, но злобного и мстительного нрава. Подобно домовому, кикимора - существо домашнее, однако она не обязательно обитает в доме (под или за печью, в подполе), но может жить невидимой и во дворе, в хлеву, в бане, откуда и является в дом. Иногда ее нарочно "подсаживают" в новое жилище, чтобы навредить хозяевам.

Кикимора изредка способна на добрые дела - может испечь хлеб, помыть посуду, покачать детей. Чаще всего она норовит причинить хозяевам неприятности: берется допрясть за хозяйку - и рвет, путает, пачкает кудель, начинает стричь овец - портит шерсть, а то ощипывает кур, бьет горшки, портит хлеб. Или вдруг вздумает бросаться вещами, мешать спать детям. Особенно достается от кикиморы женщинам: прикоснется кикимора к начатому шитью - швея будет однуединственную рубашку всю неделю шить да пороть, никак не закончит; попроказничает кикимора с прялкой - одну куделю хозяйка будет прясть целый день. Особенно любила кикимора так забавляться во время разгула всякой нечисти - на святки. Временами она до такой степени досаждала хозяевам, что те всерьез задумывались, не перебраться ли им на новое место.

Чтобы избавиться от кикимор, надо было положить где-нибудь в доме клок верблюжьей шерсти или пучок простой шерсти с ладаном сунуть под печной шесток. Еще был специальный заговор со словами: "Ах ты гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее". Чтобы уберечь от кикиморы кур, возле насеста вешали "куриного бога" - камешек с дыркой посередине (его еще называли "кикиморой одноглазой").

Считалось, что в день 4 марта (по старому стилю) - на Грачевники - кикиморы делаются смирными и тогда от них можно избавиться. Во все остальное время с ними сладить трудно. Обычно кикиморы невидимы, кто нечаянно увидит кикимору, тот умрет. Никто, кроме ведьм, с кикиморами не водится. О происхождении кикимор народная мифология дает такую версию: будто бы "заклятых" (проклятых бабушкой, матерью, не желанных) детей нечистая сила уносит после их рождения за тридевять земель: там по прошествии семи недель их называют кикиморами, они вырастают и возвращаются на белый свет "людям добрым на пагубы". Откуда же у них столь странное название? Ученые полагают, что вторая часть слова восходит к славянскому "мара" со значениями: "дух, появляющийся в доме", "привидение", "кошмар" и др. По поводу же первой части единого и достаточно убедительного толкования нет.